Доминик Лиме о специфике работы на российском рынке

Первые случаи заболевания СПИДом были выявлены в 1981 г., а к концу следующего года его диагностировали на пяти континентах. В мире на конец 2011 г. насчитывалось 34 млн людей, живущих с ВИЧ, свидетельствуют данные UNAIDS (Joint United Nations Programme on HIV/AIDS, совместная программа Организации Объединенных Наций по борьбе с ВИЧ и СПИДом). В прошлом году от связанных со СПИДом заболеваний умерли 1,7 млн человек.

В России нет единой статистики по числу людей, живущих с ВИЧ, говорил председатель правления межрегиональной общественной ассоциации «Сообщество людей, живущих с ВИЧ» Андрей Злобин. Роспотребнадзор получает данные по всем положительным иммуноблотам (анализам крови, на основании которых определяется диагноз «ВИЧ-инфекция»), но учитывает «повторные анализы» — если один человек сдал анализ в разных регионах, а также не исключает из статистики смертельные случаи. Минздрав считает только живых пациентов с ВИЧ. Федеральный научно-методический центр СПИД не исключает «смерти», но считает людей с установленным диагнозом.

Доминик Лиме неплохо говорит по-русски. Он рассказывает, что учил русский язык в школе: «Россия была и остается очень большой страной, поэтому я был заинтересован в изучении русского языка. В 1978 г. я мог почти свободно общаться на русском, но к 2003 г. практически полностью его забыл, ведь я не говорил по-русски около 25 лет». Но визиты в Россию, где развивается бизнес возглавляемой им компании ViiV Healthcare, помогают Лиме вспомнить русский язык. Россию он называет «ключевым инвестиционным рынком» для компании. «В России эпидемия ВИЧ все еще растет очень быстрыми темпами, сейчас в стране насчитывается от 600000 до 1,2 млн людей, живущих с ВИЧ, ежегодно диагностируется около 60000 новых случаев заражения, — говорит Лиме. — Есть разница между тем, у скольких пациентов ВИЧ-инфекция уже диагностирована, и тем, какое количество людей может быть инфицировано. Но даже 600000 — очень большая цифра. Это в два раза больше, чем во всех европейских странах, вместе взятых, и почти столько же, сколько в США».

— Почему в России растет заболеваемость ВИЧ?

— Одна из причин — недостаток профилактики. Основное число зараженных — это люди, принимающие наркотики внутривенно, довольно активно заболевание распространяется этой группой людей. Другой факт: болезнь становится старше. Растет количество ВИЧ-инфицированных в возрастной группе от 30 до 40 лет. Связано это с общим повышением качества диагностики в стране, сегодня выявляется больше случаев заболевания и больше людей с ВИЧ получают лечение, чем когда-либо раньше.

— Вы называете Россию ключевым инвестиционным рынком. В какие сферы вкладываете средства?

— В первую очередь это инвестиции в развитие мощностей нашего партнера — компании «Биннофарм». Второе направление — инвестирование в клинические исследования: при разработке лекарств мы сотрудничаем с российскими врачами. Помимо этого мы оказываем помощь в обучении врачей. Наша главная цель — достижение партнерских отношений как можно с большим количеством людей, что позволит достигать лучших результатов для пациентов.

— С «Биннофармом» вы сотрудничаете около года, что уже вам дало это партнерство и каких результатов ожидаете в будущем?

— Главное — мы услышали ключевой посыл российского правительства. Он заключался в том, что со временем все больше и больше лекарств должно производиться в России. Другой важный момент — беспрерывное снабжение наших пациентов медикаментами, поскольку любые перебои в поставках могут негативно отразиться на их состоянии. Когда есть местный партнер, легче справляешься с этой задачей.

— А почему вы сами не можете обеспечить бесперебойность поставок? У вас были случаи, когда не удалось вовремя поставить лекарство на рынок?

— В России перебоев не было, но я знаю, что в некоторых странах они иногда случались. Россия — очень большой рынок с большим и постоянно растущим количеством пациентов. Здесь их число в два раза больше, чем в Европе. Мы понимаем, что число инфицированных будет расти, и, чтобы не возникало проблем, заранее к этому готовимся.

Кроме того, сегодня государство закупает антиретровирусные лекарства централизованно через один национальный тендер. Сейчас обсуждается вариант, по которому функции по закупкам таких препаратов в 2013-2014 гг. могут быть переданы регионам. То есть вместо одного тендера мы получим несколько десятков. Если это случится, усложнятся логистика и поставки. Поэтому стратегически важно иметь партнера — локального производителя, который сможет обеспечить постоянное наличие товара для российских потребителей.

— Вы говорили, что одна из причин вашего сотрудничества с «Биннофармом» связана с планами российского правительства увеличить локальное производство лекарств. Не считаете это неким шантажом со стороны властей?

— Во всех странах главная обязанность правительства — помогать своим гражданам. Локализуя производство, мы будем помогать россиянам в борьбе с ВИЧ. И в этом отношении планы правительства увеличить локальное производство лекарств — верный шаг. Так происходит во многих странах. Возможно, что в России правительство более настойчиво демонстрирует свою позицию, но такой же подход мы наблюдаем, например, и в Бразилии, и в Китае.

— В позапрошлом году активисты движения «Пациентский контроль» говорили, что в России каждый второй, получающий лечение антиретровирусными препаратами, принимает лекарства ViiV Healthcare. С чем это связано?

— Это признание качества нашей продукции и работы наших сотрудников. Я знаком с Россией с 2003 г. С самого начала работы нашей компании в России — тогда это была еще GlaxoSmithKline — мы всегда находились в очень тесном контакте с пациентами, врачами, регуляторами, чтобы предоставлять им качественный продукт. Так мы завоевывали нашу долю на российском рынке.

— Вы часто говорите о важности работы с врачами. С начала года в нашей стране действует закон, ограничивающий общение медицинских представителей фармкомпаний и врачей. Как на вас повлияли эти ограничения?

— С одной стороны, мне жаль, что правительство по тем или иным причинам ограничивает общение фармкомпаний с представителями медицинского сообщества, ведь именно мы, как непосредственный разработчик, лучше всех знаем свой продукт и можем предоставлять о нем правильную информацию. С другой стороны, важно поддерживать высокий уровень диалога между фармкомпаниями и врачами. С этой точки зрения закон поможет доносить до врачей правильную научную информацию. Я врач по образованию, работал врачом и хорошо знаю, как важно для медицинских специалистов получать достоверную научную информацию.

— По вашему опыту работы в других странах, что можно сделать для того, чтобы и врачи могли получать необходимую информацию и при этом не возникало предположений, будто компании подкупают врачей?

— У нас есть кодекс поведения, который регламентирует нашу работу с врачами и медицинским сообществом. Главное — честность, прозрачность и сбалансированность доносимой информации. Это должна быть научно подтвержденная информация об эффективности, безопасности препарата и его побочных действиях. А не чьи-то мысли, мнения или некая трактовка информации. Нам также следует четко разделять два наших организационных направления: медицинское — предоставление данных о препаратах, научные исследования, научное вовлечение врачей — и коммерческое. Мы должны стремиться к тому, чтобы пациент на 100% был уверен, что, когда врач выписывает рецепт на лекарство, он это делает с самыми лучшими намерениями, принимая во внимание здоровье пациента. Мы можем добиться коммерческого успеха только в том случае, когда пациент получает абсолютно правильное и эффективное лечение.

— Приходилось ли вам давать взятки врачам и чиновникам, чтобы одни выписывали ваши препараты, а другие их закупали?

— Нет, конечно. Мы планируем работать на российском рынке как минимум 100 лет, и самое главное для нас — честное и открытое поведение наших сотрудников. Что еще важнее — это отношение пациента, который должен быть уверен, что рецепт выписывается в интересах его здоровья, а не в интересах врача.

— Что касается вашего второго акционера — Pfizer. Недавно Комиссия по ценным бумагам и биржам США (SEC) опубликовала иск к компании, в котором говорилось, как Pfizer в России платила врачам за выписку своих препаратов, а чиновникам — за их закупку.

— Я возглавляю ViiV Healthcare и не вправе комментировать события, связанные с какой-либо другой компанией кроме ViiV Healthcare. ViiV — компания, которая на 100% занимается проблемами ВИЧ. Наши ученые и специалисты обладают высочайшей квалификацией в области лечения, разработки и производства ВИЧ-препаратов. В этом смысле мы способны вести корректное и адекватное общение с представителями медицинских сообществ и пациентами, предоставлять им качественную информацию.

— А как вы контролируете работу локальных партнеров? Ведь они могут придерживаться других взглядов в отношении бизнес-этики.

— У нас разработаны специальные директивы по работе с местными партнерами. Мы проводим их аудит, в том числе финансовый, антикоррупционный, организуем для них тренинги. К нашим партнерам применяются те же требования, что и к ViiV, GSK: партнеры обязаны следовать нашей политике. Поскольку мы британская компания и подпадаем под действие британского антикоррупционного законодательства, мы также отвечаем и за работу с рисками. К сожалению, Россия пока остается рынком, на котором возможны различные манипуляции. Здесь еще много работы.

— В позапрошлом году ViiV жаловалась в Федеральную антимонопольную службу России на то, что на аукционе по закупке препарата кивекса Минздравсоцразвития снизило цену на 65%. Из-за этого не было ни одной заявки на участие в аукционе. Как часто вы сталкиваетесь с подобным давлением со стороны государства? Как часто соглашаетесь снизить цены?

— Практически во всех странах мира лечение ВИЧ финансируется государством. Это значит, что наш главный клиент практически везде — правительство. А если у нас один клиент, нужно внимательно слушать, что он хочет. В то же время мы должны показывать ценность того, что привносим в страну. Это не только медицинская помощь, это еще и социальная роль.

— Влияет ли ценообразование в одной стране на ценообразование в других странах?

— Между странами на эту тему ведется много дискуссий, но мы применяем прозрачную стратегию ценообразования на всех рынках. В странах со средним доходом мы придерживаемся ярусной стратегии, зависящей от двух элементов: уровня ВВП на душу населения и степени распространенности заболевания. Так мы решаем вопрос с различием цен в разных странах.

— В какой стране цена на ваши препараты самая высокая?

— Думаю, в США.

— Были случаи, когда вы уходили с рынка из-за слишком низкой цены на ваши препараты?

— Если всегда принимать во внимание интересы пациентов, то этого в принципе не должно произойти. Однако понятно, что компании и правительству необходимо вырабатывать совместное понимание ситуации. ВИЧ — это страшное заболевание. В России ситуация с ВИЧ-инфекцией имеет стратегическое значение, поскольку влияет на уровень смертности, демографию, несет нагрузку на общество. Таким образом, нам нужно работать над достижением баланса между интересами российского сообщества в лице правительства и компанией ViiV Healthcare.

— А минимальная цена отсечения, после которой невыгодно продавать лекарства на том или ином рынке, есть?

— Конечно, она существует. Устанавливая цену, мы должны учитывать наши затраты на научно-исследовательскую работу. Кроме того, наши акционеры заинтересованы в получении выгоды, чтобы потом вкладывать деньги в разработку новых лекарств. Сегодня инвестиции в научно-исследовательские разработки высоки и очень рискованны: в среднем в мире стоимость разработки одного препарата составляет от $500 млн до $1 млрд. Я уверен, что правительства стран, возмещая расходы на лекарство пациенту, должны осознавать, что инвестируют в будущие разработки. Это наш главный посыл, который мы должны донести до правительства. Я уверен, что российское правительство хорошо это понимает. Сейчас мы удовлетворены уровнем нашего сотрудничества.

— Вы сказали, что сегодня очень рискованно и дорого инвестировать в разработки. Что изменилось в области R&D за последнее время?

— В последние годы стоимость разработок возрастает по двум причинам. Во-первых, регуляторам и плательщикам нужна более детальная информация (о препарате, его эффективности, безопасности и тщательности проведенных клинических исследований. — «Ведомости»). Во-вторых, все сложнее становится разрабатывать препараты с новыми механизмами действия. Именно фундаментальные исследования, проводимые на необходимом качественном уровне, обходятся очень дорого. А рискованно это потому, что нужно отбивать вложения. Возврат инвестиций в фарминдустрии не такой высокий — около 15%. Этого в принципе достаточно, но цифра не настолько высока, как многие могли бы подумать.

Возможно, 20 лет назад фармкомпаниям было проще, но сейчас, чтобы быть инновационным, приходится изобретать новые методы создания лекарств. А это более рискованно и затратно.

— Возможна ли в ближайшие несколько лет революция в разработке лекарств?

— В следующие 10 лет, думаю, революции не будет. Мы активно работаем над созданием новых препаратов, которые будут лучше переноситься, иметь низкий уровень лекарственных взаимодействий, обладать более высокими барьерами резистентности. Такой тип лекарств может изменить и улучшить жизнь пациентов с ВИЧ.