Говорят, что Владимиру Резнику надо поставить памятник уже за одну «семерку». Так старым, времен «закрытой» разработки обозначением в Институте органической и физической химии им. Арбузова (ИОФХ) Казанского научного центра Российской академии наук привыкли называть изобретенное доктором химических наук профессором Резником известное лекарство ксимедон.
Здесь вам расскажут массу историй, когда это самое изобретение… Например, так: «Видите, вон там лаборатория — был взрыв, и молодая сотрудница… А лаборант наш, пока ехала скорая, прибежал с ксимедоном и успел обработать ей лицо. Спас лицо молодой женщине!». Ну и так далее.
Сам Владимир Резник свою взрывную травму лица получил еще в студенчестве: занимался в лаборатории, рвануло — и спасибо еще, что не оглох и не ослеп, хотя врачи это обещали. Кандидатскую он защитил по «закрытой» теме — химии взрывчатых веществ, но с тех пор, с 1963 года занимается разработкой лекарств. На сегодня он обладатель более 120 авторских свидетельств. А всего в ИОФХ создано больше десятка лекарственных препаратов, применяемых в медицине.
— Сейчас ситуация с созданием новых препаратов катастрофически ухудшилась, — говорит Владимир Резник. — У нас в стране на фоне болтовни президента и громадного числа чиновников о том, что они за инновации, делается все для того, чтобы не было не только инновационных препаратов, но чтобы мы вообще не могли делать собственные препараты.
Во-первых, ликвидировали головной Химико-фармацевтический институт в Москве, который был создан в тяжелейшие 20-е годы и существовал до середины 90-х, когда его просто захватили и ликвидировали. Уничтожить головной институт по созданию фармпрепаратов, на котором лежит выпуск всех оригинальных отечественных препаратов плюс ряд дженериков…
Второе: на законодательном уровне принимается все, чтобы максимально затруднить внедрение отечественных препаратов и максимально облегчить дорогу для импортных препаратов. Дело в том, что иностранные производители делают выплаты тем, кто проводит клинические испытания их препаратов в России, тем, кто их распространяет в сети — вплоть до врачей…
И третье. У нас существовало такое поверье, что иностранные фирмы будут развивать нашу промышленность… Да мы им нужны как рынок сбыта! Были закрыты почти все заводы, которые делали действующие начала лекарств. Крупнейшие — Фармакон, Акрихин — были куплены зарубежными компаниями и перепрофилированы с производства действующих начал на таблетирование импортных препаратов. Например, на Татхимфармпрепарате действующие начала покупают в Китае, Индии — где подешевле. А случись такая ситуация: мы серьезно поругались с американцами, и они наложили эмбарго… Через месяц вы аспирина не купите ни в одной аптеке!
— А что, ацетилсалициловую кислоту тоже в России не делают?
— Не делают. Теперь ее покупают за границей, а раньше продавали. А как создаются государственные программы по развитию фармацевтики. Из всех этих программ выброшено самое начало — создание инновационных препаратов.
— Однако в 2011 году была утверждена федеральная программа «Фарма — 2020» и объявлено, что, в частности, на базе КФУ будут разрабатывать инновационные лекарства…
— Они руководители, и вся программа финансируется через них. Но я Гафурову (ректор КФУ. — «ВК») сразу сказал: у вас инновационных препаратов не будет. Что такое инновационный препарат? Это новая химическая формула. Когда говорят: мы ее получим компьютерным способом — это бред необразованных людей. Новую химическую формулу ни в одном компьютере не получишь. Не зря американцы со всего мира собирают новые вещества. Потому что нужна новая формула! А это не просто новое вещество — это новое понимание жизни: когда новое вещество вводишь в организм, получаешь тот результат, которого раньше никто не имел.
И вот когда прошло почти три года, представители КФУ пришли к нам, чтобы констатировать, что новых препаратов нет. Но ничего другого нельзя было и ожидать. За деньги можно купить на кафедру новые приборы, но если у тебя нет нового вещества, нет первичной токсикологической оценки этого вещества, которая говорит, какими оно будет обладать свойствами, то не будет нового препарата.
— А почему нет нового вещества?
— А на что они тратятся? На создание новых кафедр, на их оборудование. Но у них нет всей инфраструктуры, которая нужна для создания инновационного препарата.
— Но у вас-то, в НИИ, такая структура есть…
— Хотя ИОФХ формально вошел в число исполнителей программы, но реально нам не было выделено ни копейки. А что требует министерство образования? Это похоже на анекдот. Перед научно-исследовательским институтом ставится задача: вы должны публиковаться в зарубежных журналах с высоким импакт-фактором (численный показатель важности научного журнала. — «ВК»). По числу таких публикаций нужно судить о лаборатории. Если это не выполняется, лаборатория по рейтингу эффективности занимает последние места, и она должна быть расформирована. Мало того, в академических институтах полностью отменили защиту закрытых диссертаций — она осталась только в ведомственных диссоветах.
— А по какой причине диссертации, которые защищались в академических институтах, раньше закрывали? Есть ведь такая версия, что таким способом можно было протащить всякую халтуру…
— Закрытой тему диссертации делали, когда специальная комиссия говорила, что речь идет о веществах, представляющих интерес для патентования, для промышленности, для обороны. А создание лекарственных препаратов всегда было закрытой областью. Ведь если ты опубликовал формулу, любая фирма может этот препарат получать и зарабатывать деньги! Зарубежные фирмы инновационные препараты сохраняют в секрете до выпуска уже готовых лекарств в продажу.
— Сколько времени обычно занимает создание и внедрение нового лекарственного препарата?
— От 7 до 20 лет. Стоимость этого процесса — от 800 миллионов до 2 миллиардов. Долларов! Сейчас по объемам затрачиваемых средств, по уровню и концентрации специалистов мировая химфарминдустрия занимает первое место, она обогнала аэрокосмическую отрасль. Словом, нужен колоссальный объем средств, которых государство не выделяет, а фармацевтических компаний, равных западным, которые могли бы за это платить, у нас нет попросту!
В ИОФХ есть потенциальные лекарственные препараты, которые мы разработали давно и которым на рынке все еще нет равных по эффективности. Но мы их не публиковали, и не внедрили.
Публикуются препараты, когда они уже запатентованы. А патентование нужно не наше, российское — международное: Япония, США, Франция, Германия, Англия, Таиланд, Корея… А это время и деньги. Поскольку мы патентовали в свое время Диуцифон за границей, я примерно представляю масштаб проблемы. В советское время все это оплачивала Торгово-промышленная палата, а сейчас, извините, никто.
Поэтому если я буду думать над созданием только новых лекарственных препаратов, то через 2 года моя лаборатория будет занесена в список аутсайдеров и решат, что ее надо ликвидировать. Для формальных показателей неважно, что мы исследуем. А если мы не будем гнаться за новыми препаратами, а станем сразу публиковать фармацевтические характеристики наших разработок, то да, мы будем опубликованы в журнале с очень высоким импакт-фактором, но инновационных препаратов не будет.
Академия наук России — и наш институт принимал в этом участие — написала в правительство России обращение: надо создать в стране систему скрининга, первичной оценки вновь синтезируемых соединений. Вот наш институт сейчас синтезирует совершенно новые трехмерные структуры, аналитически понять биологическое действие которых невозможно — у них нет аналогий — их можно только изучать… И вот Академия выступила с этим обоснованным предложением, академик Николай Серафимович Зефиров пытался встретиться с правительством, говорил: смотрите, американцы потратили 5 млрд долларов на создание такой системы, они предлагают нам: давайте мы бесплатно будем проверять ваши вещества — но они ведь нам никогда не сообщат, что они в наших веществах найдут интересного! Эти данные продаются фармацевтическим фирмам.
— В чем заключается этот скрининг?
— Вот я получаю новое соединение… Надо проверить его влияние на генный аппарат, на клеточное деление, на антибактериальную активность… а таких видов активности очень много! У нас в институте есть возможность проверить 3 — 4 вида активности… А американцы проверяют 5 тысяч соединений в сутки на примерно 250 видов активности! Для того, чтобы за что-то зацепиться. Потому что для этих новых формул вы аналогий не найдете. Человеческие знания, особенно в области живого, ничтожны.
— Так к чему привела попытка академии добиться создания отечественной системы скрининга?
— Зефиров попытался встретиться с Владимиром Владимировичем Путиным — ему это не удалось. Его принял советник, молодой человек, сказал что-то вроде: вот, химики пришли денег просить, да зачем нам вообще эта система… Когда будет нужно, мы купим лекарственные средства зарубежного производства.
Себе — да, они купят. А остальному населению, извините, нет! И наше обращение забыли, и у нас до сих пор нет системы скрининга. Хотя ничего особенно нового ведь не надо создавать. Вот в нашем институте можно проверять по 3-4 видам активности — давайте мы будем проверять по ним все вещества, которые синтезируются в академических институтах. Другие институты обладают возможностью проверять на другие виды активности…
— То есть, по сути, нужно только организовать единую систему обмена, так сказать, научными услугами.
— Да. Вложения нужны ничтожные, но государство на них не пошло. При мощнейшем лоббировании зарубежных фирм.
Расскажу одну историю… Нашим институтом разработано и внедрено несколько очень оригинальных препаратов, в том числе димефосфон. После штурма на Дубровке он оказался эффективнее западных лекарственных средств для восстановления мозгового кровообращения у пострадавших от газа, в институт пришло благодарственное письмо… А западные фирмы вышли на Фармкомитет России, и тот выдал резолюцию: запретить инъекционную форму применения димефосфона!
Наши представители ездили в Москву, привлекли депутатов Госдумы — полгода пытались распутать этот клубок. Ведь Фармкомитет не имеет права ни вписать ничего в утвержденную документацию по препарату, ни исключить ничего из нее просто так. Должны поступить обращения от здравоохранения о негативном действии препарата, а тут никаких обращений не было… И наконец, один из чиновников признал, что их «заинтересовали» зарубежные фирмы.
— Последний случай, когда удалось внедрить в практику изобретенный в ИОФХ им. Арбузова лекарственный препарат — это?..
— Это был ксимедон в 1993 году. Примерно в то же время был введен димефосфон в инъекционной форме и глицифон, глицериновая мазь для лечения рака кожи.
— С тех пор новые интеллектуальные разработки были?
— Были.
— Что конкретно помешало довести их до внедрения?
— Во-первых, никогда не выделялись такие деньги, которые для этого нужны. Во-вторых, попросту негде все это испытывать. Раньше мы могли многое в своей лаборатории сделать — теперь мы должны проводить испытания только в сертифицированных лабораториях. Ту же токсичность мы можем элементарно сделать в нашем институте, но мы должны ехать в подмосковную Купавну и за одну токсичность заплатить несколько миллионов. А таких токсичностей 5-7!
У нас есть единственный выход: сосредоточиться на прорывных разработках. Нашему институту совместно с лабораторией академика Е.Е. Никольского удалось найти вещества, которые, вероятно (понятно, что лекарственный препарат может на любой стадии разработки «не пойти», например, обнаружатся отрицательные побочные эффекты…) смогут найти применение при болезни Альцгеймера, при миастении гравис (редкое аутоиммунное заболевание, влияющее на нервно-мышечную систему. — «ВК»).
Но мы это все публикуем сейчас. Публикуем в высокорейтинговых журналах. Лаборатория и институт имеют плюсы…
— Но получается, что наши исследования становятся доступны всем! И любой человек, любая фирма может это спокойно брать и производить препарат, — не выдерживает присутствующий при нашей беседе Василий Милюков. Он доктор химических наук, заведует технологической лабораторией ИОФХ им. Арбузова.
— И это уже не инновационный препарат для нашей страны, — резюмирует Владимир Резник. — А вот другая история — как зарубежная фирма пыталась легально купить у нас права на препарат. Фирма «Шеринг Плау» очень заинтересовалась ксимедоном. Они обратились к директору института (тогда им был Александр Коновалов): скажите, сколько заплатить, чтобы ксимедон стал нашим. Условие такое: мы вам платим, но затем — это наш препарат, и вы никаких авторских прав на него иметь уже не будете… Мы были согласны и на это: институт в то время сидел вообще на голодном пайке. Но не нашли, кто у нас имеет право выступить продавцом! Вроде как, государственная собственность…
— Но есть же патентообладатель.
— В то время патентообладателем являлось государство. Но им на нашего патентообладателя, извините, наплевать: действие патента распространяется только на ту страну, где он выдан. Немецкая «Шеринг» может иметь дело с обладателем немецкого или европейского патента… В общем, академик А.И. Коновалов съездил в Москву и привез бумагу за подписью президента Академии наук: что ИОФХ по поручению АН является той инстанцией, которая вправе распоряжаться препаратом… Эксперты «Шеринг» изучили эту бумагу и прислали ответ: эта филькина грамота нас не устраивает. Они уже имели опыт: по похожей бумаге они заплатили деньги, а потом появились 7 — 8 желающих тоже получать деньги, и по закону они тоже, вроде бы, правообладатели…
В зарубежных препаратах до 40 процентов цены — стоимость научной разработки, которую фирма возвращает разработчикам. У нас этого вообще нет.
— Главное, чего не хватает, чтобы новые лекарства дошли до больных — деньги?
— Я бы сказал, — отвечает Василий Милюков, — главное, чего не хватает — это государственная воля. Например, ксимедон в свое время входил в список жизненно важных препаратов. Потом почему-то его из этого списка исключили, хотя он не потерял своей актуальности…
— А я знаю, почему его исключили! — сообщает Владимир Резник. — Потому что в лекарственном центре ИОФХ отказались дать ложное заключение определенному лицу. (До 2006 г. при ИОФХ существовал сертифицированный лекарственный центр по контролю лекарственных средств).
— Если бы Ксимедон вернули в перечень жизненно важных, у врачей появилась бы возможность использовать этот препарат в больницах бесплатно для пациентов, — объясняет Милюков.
— Эта сфера — лекарственная — чрезвычайно запущенная в нашей стране, — говорит Резник. — Тем более когда во главе страны стоят люди, не понимающие значимости этой сферы. А лекарства — это вопрос не только здравоохранения, но и обороны страны! Потому что сейчас существенно стерлась граница между лекарственными препаратами и боевыми отравляющими веществами. Многие психотропные средства действуют в сотни раз в меньших дозах, чем отравляющие вещества прежних поколений. Почему, вы думаете, США и другие страны согласились уничтожить запасы боевых отравляющих веществ? То оружие, которое вызывало мгновенную смерть и очень дискредитировало того, кто его применял, просто заменяется. Идет смена поколений этих веществ. В лабораториях идет разработка нового, причем можно это не скрывать: с одной стороны, это лекарство, а с другой — извините… А мы и распознать такие средства не сможем, если не проводить специальных исследований.
Руководство нашего института об этом писало в Москву неоднократно, и никакого внимания. Ну а чего вы хотите, если в министерстве обороны сидел табуреткин!..
Примечание Владимира РЕЗНИКА:
В Казани сложился по своему уникальный комплекс по разработке и внедрению новых лекарственных препаратов. Начало создания этого комплекса было положено еще при создании химического института им. А.Е. Арбузова Казанского филиала АН СССР, когда впервые в СССР в структуре химического института была создана токсикологическая группа. В 1980 г. в ИОФХ — директором института тогда был член-корреспондент РАН А.Н. Пудовик — была полностью создана инфраструктура, необходимая для создания лекарств, которая включала в себя химические, аналитические, фармхимические, технологические, токсикологичесие подразделения, могущие разрабатывать всю необходимую документацию на действующие начала. В Казанском медицинском институте, в первую очередь на кафедре фармакологии — заведовала кафедрой в те годы профессор И.В. Заиконникова — были созданы условия для доклинического изучения новых препаратов. НПО «Татхимпрепараты» были третьим необходимым компонентом внедрения-создания и выпуска готовых лекарственных форм. Эта связка работает до сих пор. На ее счету такие инновационные препараты как димефосфон, глицифон, ксимедон, внедренные в практику в 1970 — 1993 годах. Всего в ИОФХ им. Арбузова было создано больше десятка новых лекарственных препаратов, некоторые из которых до сих пор применяются в медицине.
Автор: Марина Юдкевич
Источник: Вечерняя Казань
отличная статья