«У меня есть амбиция, — говорит Юлия Байбикова.- Работая в SANOFI, я очень хочу на основе российской идеи сделать лекарственный препарат или найти новую технологию, применимую во всем мире».
Представляем собеседницу Sk.ru: Юлия Байбикова, директор по внешним инновациям и партнерствам французской фармацевтической компании SANOFI. Вот как Юлия определяет задачу своей команды: «насытить пайплайн SANOFI новыми идеями, новыми препаратами».
«Мы ищем в России, в первую очередь, инновационные идеи фармацевтических препаратов и медицинского оборудования, а также идеи технологий, например, доставки, — рассказывает Юлия. — Мы также ищем – и это важно для меня подчеркнуть – новые модели животных, которые позволяют более точно смоделировать заболевание, биомаркеры, валидированные мишени. Наконец, мы ищем новые платформы для разработок».
«Я скаут, охочусь за идеями»
Выпускница биофака МГУ, Юлия Байбикова работала в Израиле в Институте Вайцмана, по возвращении в Москву занялась фармацевтикой, начиная с самой базовой позиции медицинского представителя. Затем работала в ряде российских и международных компаний, прежде чем прийти в SANOFI. Суть своей деятельности во французской компании определяет просто: «Я скаут, охочусь за идеями». И уточняет, что SANOFI интересуют, прежде всего, ранние, прорывные идеи.
Как раз для таких идей создан конкурс «ФармБиоМед-2015», в жюри которого входит Юлия. Конкурс проводит Фонд «Сколково» при поддержке Первого МГМУ им. И.М. Сеченова, Санкт-Петербургской государственной химико-фармацевтической академии, Фонда содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере, а также компании SANOFI.
Ниже – выдержки из подробного интервью, которое Юлия Байбикова дала Sk.ru.
Sanofi – один из мировых лидеров в области здравоохранения. Спектр того, что мы ищем, очень обширен, именно поэтому мы открыты как к фундаментальным научным проектам, так и к клиническим разработкам, в том числе ранним. Практика показывает, что основные генераторы инновационных идей – это молодые специалисты. Я встречалась с большим количеством академиков, но реально интересные проекты развиваются их учениками. Самые интересные возможности, которые я рассматриваю, разрабатываются учеными в возрасте до 30 лет. И это очень обнадеживает. Маститые уважаемые академики безусловно, создают и оберегают научные школы, создают необходимую изобретательскую среду, но главными «двигателями прогресса» являются все же молодые талантливые ребята, многие из которых в свое время не уехали из России, а остались работать здесь, хотя возможность уехать на Запад у них наверняка была.
Сейчас мои усилия по поискам новых разработок сосредоточены, в основном, в Москве и Петербурге. В Москве в разных компаниях работают несколько человек, таких как я, «искателей идей», мы друг друга хорошо знаем; половина из нас просто учились вместе. Конечно, кроме Москвы есть потрясающие научные группы и в Томске, и в Новосибирске, и в Казани, и в Перми, и во Владивостоке — есть точки роста науки в России. Так как я отвечаю не только за Россию, но и за страны СНГ, мне также было приятно обнаружить, что есть точки роста и там, в основном в городах, где сохранились свои научные школы, например, в Казахстане, на Украине, в Армении.
Совершенно очевидно, что у нас в России много технологических разработок. Много новых методик проведения медицинских процедур, например. Но сама по себе технологическая идея – это не продукт. Нельзя продавать методику проведения операции. И в этом смысле компаниям обычно довольно сложно с такими возможностями работать. Что же можно продавать? Инструментарий, какую-то сопутствующую технику, т.е. то, что необходимо для внедрения данной технологии. И вот этот шаг обычно сделать довольно трудно. Достаточно вспомнить историю с аппаратами Илизарова. У нас многие вещи делают на коленке, и они существуют в единственном или в десяти экземплярах. Сделать из этих десяти экземпляров продукт, доступный для продажи, пройти с ним все регистрационные действия, на это, к сожалению, российских врачей, как правило, не хватает. Хотя надо признать: глобально врачей на это не хватает везде, потому что у них совершенно другая работа. Компании обычно подхватывают такие разработки и доводят их до возможности коммерческого использования. Но в России это зачастую существует в таком виде, что и подхватить-то сложно: Кулибин делает какие-то уникальные штуки, и поди попробуй такое производство отмасштабируй под задачи глобальной медицины!
-Собственно, «Сколково» как раз про это: помочь Кулибину масштабировать его идеи и коммерциализировать их.
-Мое взаимодействие со «Сколково» оказалось довольно эффективным. Несколько предложенных мне проектов вызвали интерес, один проект вызвал очень большой интерес: там достаточно сложная тема и совсем-совсем инновационная. И что характерно для России, она не связана с лабораторной химией. Это, скорее, биоинформатика. Кстати, вот эта зона в России торжествует, этот стык между программистами, математиками и биохимиками в России хорошо отработан. Так что со «Сколково» у меня очень позитивный опыт, и надеюсь, он будет только расширяться.
Что бы мне казалось необходимым сделать? Что бы я делала, будучи внутри «Сколково»? Я бы проактивно искала проекты. Условно говоря, есть два взаимоисключающих вида деятельности. Либо ты развиваешь свои технологии, либо ты ищешь инвестиции. Очень редко, когда человек успевает делать и то, и то. Профессиональных менеджеров, которых можно к этому привлечь, очень мало, очень мало и бизнес-ангелов. Ангельские инвесторы – это, как говорят, 3F: family, friends and fools. Но на самом деле, эта группа инвесторов выполняет очень важную функцию: они дают возможность разработчику нанять менеджера, который занимается поиском крупных вливаний. Так что «Сколково», конечно, очень правильный и нужный институт, но проактивный поиск – то, чем занимаются компании — это, наверное, следующий этап, в который «Сколково», мне кажется, нужно войти.
-Конкурс «ФармБиоМед-2015», членом жюри которого Вы являетесь, — это разве не один из способов таких проактивных поисков?
-Это один из методов. Но я бы сказала все-таки, что этот способ направлен на активную часть разработчиков, которые хотят продвинуться далеко и у которых для этого есть какой-то эмоциональный ресурс. Я очень рассчитываю в этом конкурсе на молодых ребят с большим запасом энергии, которые что-то придумали и, пусть даже немного сделали, но идею каким-то образом оформили. Мне кажется, это основной пул потенциально интересных проектов.
Я впервые участвую в жюри этого конкурса, и я многого от него жду. Со своей стороны, постараюсь оказать менторскую поддержку разработчикам, показать, что ожидает от них крупный инвестор. Я бы хотела показать – не уверена, что наши разработчики это понимают, — что существуют два типа инвесторов. Есть инвесторы институциональные – такие, как фармкомпании, и есть финансовые инвесторы. Это две совершенно разные группы персонажей. У них совершенно разные цели, и материалы, которые готовит разработчик, должны этим целям отвечать.
Если мы говорим про венчурного инвестора, то его задача — совершить финансовый выход [на IPO или продать компанию]. Поэтому иногда венчурные инвесторы вкладываются в компании, в которых даже не столько идея хороша, сколько человек хорош как продавец, т.е. они верят, что этот человек свою идею продаст.
-Стив Джобс…
-Именно, Стив Джобс. Фармкомпании же ищут инновации для своего пайплайна, их задача – , повысить капитализацию компании за счет позитивных ожиданий, довести продукт до рынка и получить прибыль от его продажи. Есть разница между этими двумя типами денег – эта разница должна быть понятна стартаперам; они должны понимать, с кем разговаривают.
Во-вторых, есть достаточно определенный стандартный список вопросов, на которые должен ответить исследователь. И по этому списку любая компания делает гэп-анализ. Мы смотрим, чего не хватает, так как далее, исходя из того, чего не хватает, мы оцениваем, сколько надо вложить в проект. Для такой оценки мне не нужны громкие заявления, а нужны данные по проекту. Эти запросы и стараюсь разъяснить стартаперам.
Вот такого рода менторскую поддержку, надеюсь, я смогу оказать участникам конкурса. Я постараюсь показать, что от них ждут, я постараюсь сформатировать их идеи, собрать из них привлекательный пакет, вычистить его – это та польза, которую я хочу принести внутри конкурса.
Кроме этого, я, конечно же, очень заинтересована в том, чтобы посмотреть, что там есть и выбрать те проекты, которые могут быть потенциально интересны SANOFI, чтобы продолжить обсуждение и оценку.
Иллюзия полного импортозамещения лекарств
-Во время прямой линии с президентом Путиным почти половина присланных ему вопросов была про лекарства. Людей беспокоит рост цен на лекарства, сокращение их импорта.
-На мой взгляд, полное импортозамещение в постиндустриальном мире — задача нерешаемая. Особенно в области лекарств, где технологические возможности таковы, что зачастую один завод обеспечивает всех пациентов в мире необходимым препаратом. В этой ситуации строить еще один маленький заводик не обосновано ни финансово, ни логически. Глобализация – это данность. И особенно в высокотехнологических областях. Могу привести такой пример. Вещество для так называемых антибиотиков резерва – самых тяжелых антибиотиков, применяемых при больничных инфекциях, — производится именно на одном заводе на весь мир, и этого достаточно.
К тому же, технологический трансфер — очень сложная и капризная задача, он иногда не получается даже в рамках одной компании. Могу сослаться на пример фармацевтического завода крупной компании, который много лет успешно работал в Южной Америке, а затем было решено перенести производство препарата в Европу. Построили завод, но производство перенести так и не смогли. То, что успешно «варилось» в Южной Америке, совершенно отказалось вариться в Европе. Некоторые вещи не поддаются стандартизации.
То, что сделать возможно, и то, что сделала, например, SANOFI одной из первых в России — это строительство большой производственной площадки для переноса технологии и производства инновационных препаратов, используемых в больших объемах.
В 2010 г. в Орловской области был запущен высокотехнологичный производственный комплекс «Санофи-Авентис Восток». В настоящее время это первый и единственный завод в России по производству самых современных инсулинов по полному циклу. Сейчас «Санофи-Авентис Восток» находится в процессе сертификации, которая позволит нам начать экспорт инсулинов, произведенных в Орле, в страны ЕС и Ближнего Востока.
-На сайте компании говорится, что завод способен удовлетворять все потребности российского рынка…
-Да, это так. Мощностей завода достаточно для того, чтобы полностью удовлетворить потребности российского рынка.
Важно понимать, что наши технологические мощности могут покрыть всю потребность рынка. Таким образом, в ситуации, если возникнут какие-то перебои с импортом, мы полностью закроем эти потребности, и наши пациенты не останутся без инсулина.
Но инсулин – это, если можно так выразиться, — одиозный пример. Человек с диабетом без инсулина может прожить всего несколько дней. Это как раз такой случай, когда производство препарата можно и нужно перенести в Россию полностью. Безусловно, есть критические группы препаратов, которые, на мой взгляд, действительно призваны обеспечить лекарственную национальную безопасность и поэтому должны производиться в России. Но запустить новое производство очень многих из таких препаратов без партнера невозможно.
Моя точка зрения: все надо делать в партнерстве. Я не вижу знаков того, что крупные корпорации не хотят вступать в партнерство с российским государством в области лекарственных препаратов: напротив, умные игроки очень хотят, у всех есть такая мотивация. Рынок России и стран Таможенного союза потенциально очень большой с огромными возможностями для дальнейшего развития.
Идеи из России помогут миллионам людей
В SANOFI недавно появилось специальное R&D подразделение, которое нацелено на разработку продуктов именно под нужды развивающихся рынков, к которым относится и Россия. Это уникальный проект. Мы разрабатываем, в частности, препараты, позволяющие проводить терапию нарушений деятельности желудочно-кишечного тракта, новые онкологические препараты, нацеленные на пациентов, не имеющих возможности посещать медицинское учреждение ежедневно. Мы сейчас, например, рассматриваем возможность разработки нового препарата для экстренных ситуаций у детей, который позволит маме в первые минуты, когда ситуация развивается очень быстро, затормозить порочный цикл развития болезни и дождаться приезда «скорой».
В мои задачи, в частности, входит поиск возможностей для создания таких препаратов. Две такие идеи для всех развивающихся рынков — два источника идей мы нашли именно в России. Эти две возможности из России, мы надеемся, помогут миллионам пациентов по всему миру сохранить здоровье.
-К «Сколково» ни одна из идей не имеет отношения?
-Эти конкретные проекты – нет. «Сколково» все-таки ориентирован на инновации, а эти идеи – более адаптированы; идеи «Сколково» нужны нам для глобального пайплайна.
У меня есть цель на основе российской разработки сделать глобальный лекарственный препарат или найти новую технологию, применимую во всем мире. Я – человек, ориентированный на результат. Я буду стучаться во все двери, но постараюсь это осуществить. Я верю в российскую науку, она и меня саму воспитала. Я много работала за рубежом и могу смело сказать, что в России достаточно талантливых ученых мирового уровня.
Куда летит самолет
-Ровно 10 лет назад журнал New Scientist сравнил мировую фарминдустрию с самолетом, экипаж которого при взлете не знает, где они приземлятся. Фармкомпании вкладывали огромные деньги в разработку продуктов, эффективность которых неочевидна. Ситуация изменилась?
-С каждым годом количество новых препаратов снижается, а стоимость каждого растет астрономически. Есть несколько направлений, по которым эту ситуацию пытаются преодолеть.
Во-первых, есть такое понятие как трансляционная медицина. Этот термин не все правильно понимают. Трансляционная медицина – отдельная область знаний, которая позволяет перенести данные, полученные на животных, на клетках, — в клинику. Ведь как разрабатывались лекарства, допустим, пятьдесят лет назад? Очень вдумчивый доктор наблюдал много пациентов с одним диагнозом, и в какой-то момент он обращал внимание на то, что у всех этих пациентов есть что-то общее; это что-то он пытался корректировать имеющимися средствами, и в какой-то момент получал результат. То есть изначально отправной точкой разработки нового лекарства была клиническая валидированная мишень – клинически наблюдалось, что определенный патологический симптом или параметр — тот же уровень инсулина — важны для развития патологического состояния.
Не так это происходит сейчас. На клетках или молекулярном уровне что-то обнаружили – и сразу находку «заряжают» в индустриальную машину “drug development”. При этом первый этап – доказательство того, что найденный патологический путь на самом деле важен для развития болезни, – очень часто отсутствует. Когда выходят на исследования у пациентов, выясняется, что на животных все было отлично, а у человека — не работает. Оказывается, что болезнь легко обходит этот путь, или вообще этот путь клинически не значим, он просто ассоциирован с заболеванием. Так что момент клинической валидации мишеней в последние двадцать лет во многих случаях пропускался. Сейчас на это обратили внимание, поэтому в настоящее время идет очень много так называемых обзервационных исследований – анализа медицинских данных по большим группам пациентов для идентификации перспективных мишеней для разработки новых лекарственных средств.
Трансляционная медицина, за счет которой мы надеемся на существенный прорыв в эффективности разработок, – это первое. Второе, что сейчас активно внедряется, — это открытые инновации, как раз то, чем я занимаюсь. С середины восьмидесятых годов в группах разработки лекарств компании наращивали внутренние возможности. Все свое: скрининг свой, молекулы свои, токсикология своя, животные всех видов свои. К чему это привело? К тому, что эти огромные вложения не вполне оправдались. Сейчас парадигма изменилась. Если раньше был фокус на внутренних проектах и знаниях — internal development, то сейчас многие компании начали оглядываться вокруг и активно партнерствовать с внешними разработчиками и академическими научными группами – использовать external science. Сейчас, чтобы повысить эффективность новых разработок, умные компании стараются искать идеи во внешнем мире. Это создает существенно более разнообразную среду.
И третье, — тоже очень перспективная, на мой взгляд, тема, — это краудсорсинг. В фармацевтике краудсорсинг выглядит следующим образом: компания размещает в открытом доступе определенные задачи и предлагает премию за их решение. Любой человек может попробовать эту задачу решить. Задачи могут быть очень разными – чисто теоретические задачи, практические задачи, химические — по синтезу каких-то конкретных хемотипов. Суть в том, что пытаются собрать и использовать коллективное знание. И это тоже очень интересно, потому что получаешь массу точек зрения, что позволяет тебе посмотреть на проблему с разных сторон, с позиций людей с разным опытом.
Вот эти три вещи должны принципиально изменить пейзаж на рынке разработки лекарств. Мы в SANOFI сейчас запускаем такую глобальную платформу, это относится не только к России, но я очень рассчитываю на российских ученых, которые порой обладают совершенно нетипичной точкой зрения, и они способны родить такие идеи, которые никто, кроме них, не создаст.
Лекарства для пациентов или пациенты для лекарств?
-Известный российский онколог Юрий Тюляндин, заместитель директора по научной работе Российского онкологического центра им. ак. Н.Н. Блохина, рассказывал в интервью Sk.ru о том, что многие современные лекарства вошли в список ОМС, а достаточно дорогие тесты для определения того, каким пациентам эти лекарства показаны, — не вошли. Применять такие лекарства без тестов – что стрелять наугад: для 95% пациентов это не даст эффекта.
-Это несистемная проблема. Вопрос эффективности такого лечения – это вопрос вхождения таких тестов в рутинную практику и их доступности. Эти тесты делаются в ограниченном количестве центров, часть из которых – частные, и поэтому для них включиться в систему государственного здравоохранения технически сложно. А другая часть – это научные институты, которые, вообще говоря, также не являются частью российского здравоохранения. Поэтому это проблема кросс-функциональных взаимодействий. Такие тесты действительно должны быть внедрены на уровне каждого онкологического диспансера. Большинство из них не требует специального, недоступного в крупной лаборатории, оборудования. Из уникальной услуги это должно превратиться в рутинное исследование.
-То есть это вопрос организации медицины?
— Да, это вопрос организации медицины. И это, безусловно, вопрос масштабирования. Что должно произойти? Во-первых, должен появиться производитель необходимых реактивов. Более того, должна пройти широкая программа обучения. Потому что для того, чтобы тест поставить на поток, лаборатории должны быть обучены. В принципе для того, чтобы это произошло, никаких вселенских решений не требуется. Это действительно вопрос кросс-функционального взаимодействия внутри государства, здравоохранение должно кооперировать с наукой.
-Анджелина Джоли написала в New York Times о том, как она принимала решение о необходимости в очередной раз лечь под скальпель хирурга. Набор тестов, которые она рутинно проходила, — это совершенно иная реальность по сравнению с российским здравоохранением.
-Есть несколько очень интересных моделей, о которых я, например, очень давно думаю. Допустим, компания, производящая таргетный препарат, предназначенный для конкретной категории пациентов, готова будет обеспечить тестирование всех больных – при условии, что все те, у кого этот тест будет положительным, этот лекарственный препарат получат в рамках государственной системы здравоохранения. Частное-государственное партнерство должно быть взаимовыгодным.
То, что делает Анджелина Джоли, в России возможно. Но для этого нужны знания: знание «что» и знание «где». Конечно, эта информация далеко не всем доступна. Как известно, в Америке лекарственные средства имеют свои сайты в интернете, вне зависимости от того, рецептурные они или безрецептурные. В России рецептурные препараты рекламировать запрещено.
-Производителей таргетных лекарств, наверное, можно в известном смысле сравнить с производителями высокоточного оружия. Все более сложное вооружение, способное поражать все более миниатюрные цели, требует серьезного обучения. То же и в медицине: новый класс лекарств требует серьезного обучения врачей, не так ли?
— По опыту применения таргетных продуктов широко публикуются научные статьи, в том числе в российских журналах, на крупных медицинских мероприятиях выступают заслуженные врачи, которые делятся своими клиническими наработками, постепенно формируется широко применимый алгоритм лечения с их использованием. SANOFI также принимает участие в программе Pharma’s Cool со «Сколково» — это тоже в определенном смысле образовательный проект, в рамках которого мы пытаемся донести до молодой аудитории основные механизмы, действующие в фармацевтической индустрии.
-В условиях, когда медицинские препараты становятся все более узкоспециализированными, возникает ситуация, когда не лекарства подбирают для пациентов, а пациентов под лекарства.
-Это вопрос внедрения стандартных алгоритмов лечения, в том числе, стандартов диагностики. Мы надеемся, что в таргетной терапии эти стандарты будут включать те исследования, которые необходимы для правильного выбора продукта, тогда у каждого пациента будет свой профиль, под который можно будет подбирать наиболее эффективные лекарства. Например, есть [сколковская] компания «РосГенДиагностика», которая анализирует данные пациента на всех уровнях, не только с точки зрения конкретной таргетной терапии, а с точки зрения его метаболического профиля, его протеомики.
Для SANOFI именно такой, персональный подход очень важен, потребности пациентов находятся в центре нашей деятельности, и наша задача — улучшать качество их жизни сегодня и в будущем. Мы, безусловно, ищем инновационные решения в области персонализированной медицины и всегда открыты к новым возможностям.
Я надеюсь, что в перспективе примерно пяти лет такое профилирование будет доступно и российским пациентам, и таргетные препараты, в том инновационные разработки SANOFI, позволят изменить многие человеческие судьбы».
Михаил Бакланов, sk.ru
