В нынешних условиях российская фарма столкнулась с невиданными ранее вызовами и вынуждена почти с нуля перестраивать многие бизнес-процессы. Генеральный директор компании «Полисан» Дмитрий Борисов рассказал GxP News, как компания подходит к инвестициям в R&D и покупку новых молекул и борется с последствиями западных санкций.
Вы возглавили компанию в конце 2020 года. При каких обстоятельствах это произошло? Какие задачи тогда перед вами стояли и как они изменились сейчас?
Еще до официального назначения я довольно часто исполнял обязанности генерального директора, и переход управления был органичным и безболезненным. На тот момент начался большой инвестиционный проект в «Полисинтезе» (как раз под моим руководством). В августе 2022 года мы этот проект завершаем, планируем увеличить мощности более чем в два раза. Дальнейшее развитие группы компании – это первоочередная цель для меня как генерального директора.
Одно из основных направлений, которые вы должны курировать и развивать, – это R&D?
В компании «Полисан» есть директор по науке, который занимается непосредственно этим. Моя функция в том, чтобы задавать вектор развития и обеспечивать наш научный департамент всем необходимым для того, чтобы они реализовывали свои идеи и воплощали в жизнь новые разработки. Сейчас именно эти задачи выходят на первое место, потому что ситуация на рынке диктует необходимость поиска собственных решений вместо тех, что стали недоступными.
Вы ранее говорили, что компания не только ведет собственные R&D, но и инвестирует в сторонние разработки.
Абсолютно верно. Причем работу со сторонними разработчиками мы начали примерно год назад. До этого мы работали только по своим разработкам, а сторонние идеи смотрели только в тех случаях, если на нас кто-то выходил самостоятельно.
С прошлого года мы уже стали активно ездить по бизнес-инкубаторам, научным институтам, университетам, инжиниринговым центрам, просто встречаться с группами ученых. И в результате на сегодняшний день у нас есть проекты по четырем препаратам, которые находятся в процессе обсуждения условий; по двум препаратам проекты уже в стадии исследований.
А как вы находите этих партнеров?
У нас есть специалисты, которые этим занимаются. Кроме того, с потенциальными партнерами мы пересекаемся на различных мероприятиях, научных конференциях. Вообще, в научной среде знают, что «Полисан» находится в активном поиске, мы провели определенную работу, чтобы донести научному сообществу информацию, что мы готовы участвовать, готовы проводить свою экспертизу и, возможно, осуществлять финансирование.
Есть ли у вас требования к кандидатам, к тем, кто разрабатывает препараты? Это должна быть готовность к первой фазе, чтобы можно было сделать какие-то выводы?
Да, но это минимум. Естественно, мы смотрим на качество проведенной проработки, потому что уже сталкивались с проектами, где были проведены первые фазы, но качество предоставленных документов было чрезвычайно низким, и как эти препараты вообще доходили до клиники – для нас оставалось загадкой. Конечно, мы от таких проектов отказывались: если браться за такие продукты, их придется потом делать практически с нуля. В таком приобретении смысла нет.
Как обычно строится сотрудничество? Вы сказали про экспертизу и финансирование со стороны компании. Есть ли распределение по правам на препараты? Что получает разработчик в этом случае, что получаете вы?
Предпочтительный вариант для нас – это формат «роялти»: полная покупка прав.
В этом случае разработчик переходит в вашу команду и работает уже дальше?
Нет, обычно мы разработчика не приглашаем в команду. Наша команда вполне компетентна. Мы просто берем все досье, все наработки, и переводим на себя. И далее это уже наш продукт.
Вы упомянули четыре проекта, которые сейчас в стадии проработки. Можно ли назвать их или хотя бы партнеров?
Наука и новые молекулы, как и деньги, любят тишину, пока они не вышли в регистрацию.
Это проекты из Москвы или регионов?
И из Москвы, и из регионов.
В целом почему вы перешли на такой путь развития – поиск новых разработок, а не только развитие собственного портфеля и инноваций?
Мы не прекратили собственные разработки, даже наоборот: сейчас у нас на разных фазах клинических исследований три собственных продукта. Эти два подхода просто дополняют друг друга.
К примеру, мы хотим зайти в определенные терапевтические области. У нас для них разработок нет. Соответственно, мы смотрим, что есть у других. Это обычная практика, она находится на стыке венчурного инвестирования и диверсификации портфеля.
Какие новые терапевтические группы?
Например, новейшее поколение обезболивающих. Также мы рассматриваем направление заболеваний опорно-двигательного аппарата. И еще одно направление – это стык неврологии и психиатрии, ближе к психиатрии.
Вы упоминали, что у многих разработчиков ряд проблем с документацией. Какие типичные ошибки и проблемы вы увидели, отбирая проекты?
Прежде всего, низкий уровень фармразработки. И, скажем так, низкая практическая применимость разработки.
Что вы имеете в виду?
Препарат как бы есть, но на рынок его крайне сложно продвинуть, потому что нет такой проблематики…
Это одна из главных проблем – оторванность разработок от реальности…
Да, соглашусь, это основные проблемы: либо низкая практическая применимость, либо несоответствующая проработка досье, которая требует глобальной переделки. Идеи хорошие, но по ряду из них надо просто все с нуля делать. В такие проекты вкладывать средства нет смысла.
Планируете ли вы международное развитие в рамках инвестиционных проектов и по вашим собственным инновационным разработкам? Насколько я знаю, вы работаете со многими странами, например, Латинской Америки, Юго-Восточной Азии. Как сейчас обстоят дела с экспортом?
Дела обстоят плохо, я бы даже сказал, очень плохо. Что касается Юго-Восточной Азии, там очень большие проблемы с платежами, причем как туда, так и обратно. В ЮВА есть большой международный финансовый центр – Сингапур, где находится большое количество компаний, которые работают с нами по азиатским странам. Сингапур ввел против нас санкции, которые полностью приостановили работу. Плюс остальные игроки боятся вторичных санкций за работу с Россией. Сейчас экспорт на дальнее зарубежье в очень плачевном состоянии.
А Латинская Америка?
Работа ведется, но там все происходит небыстро. С оплатами, кстати, в Латинской Америке все нормально, но объемы пока маленькие.
Насколько сократилось экспортное направление в общем объеме продаж?
Раза в два.
Если говорить про портфель вашей компании: историческим драйвером всегда был «Циклоферон». Но помимо него у «Полисана» есть и другие препараты. Как сейчас распределяются доли препаратов в компании?
На самом деле все собственные препараты компании продаются неплохо. Мы активно их продвигаем. Есть пласт работы, которую курирует дирекция по науке, – это большое количество исследований для внесения новых показаний в инструкции по применению препаратов.
Недавно у нас состоялось значимое событие: мы проводили исследование по влиянию одного из препаратов на осложнения диабета. И мы это исследование отправили на рецензию в Великобританию, в очень авторитетный и цитируемый журнал BMJ Open Diabetes Research and Care (он почти такой же влиятельный, как The Lancet). Наша статья прошла пять рецензентов, которые дали высокую оценку и исследованию, и доказательной базе. В итоге эту статью опубликовали, несмотря на все геополитические обстоятельства.
Это событие в очередной раз показало: наши препараты хорошо исследованы, их эффективность и безопасность доказаны. Нашим препаратам доверяют врачи, и это факт.
У нас не так много российских компаний, которые занимаются разработкой собственных лекарственных препаратов. Мы часто слышим от коллег, что есть проблемы с базой для клинических и доклинических исследований. Сталкиваетесь ли вы с такими проблемами?
До 24 февраля я не слышал, чтобы у нас были проблемы с базами, с исследованиями. Мы довольно неплохо работали по этим направлениям. Определенные проблемы начались в 2020 году, когда пошли COVID-ограничения, закрывались отделения в больницах, и, конечно, научная деятельность там была просто парализована. Но это не оказывало влияния на всю отрасль.
А вот с февраля этого года появились проблемы с сырьем, реактивами, мышами, наконец. Есть такая разновидность специальных бестимусных мышей – их в России нет вообще, мы их выписывали из Германии…
Однако пока я не слышал, чтобы возникали глобальные сбои.
Очень многие производители во время пандемии столкнулись с проблемами поставок субстанций для производства препаратов. То, что у вас есть собственное производство, вам помогло?
Однозначно да.
Оно полностью закрывает ваши потребности или все-таки вы закупаете субстанции где-то еще?
Процентов на 80 закрывает. Активные субстанции все свои, а вспомогательные приходится частично закупать.
Вы планируете производить субстанции не только для своих нужд, но и для других производителей?
Мы это делали и раньше. Сейчас портфель коммерческих субстанций у нас резко расширился.
Активно ведете переговоры с компаниями? Есть ли уже достигнутые договоренности?
Переговоры ведутся постоянно, с большим количеством предприятий из России, Беларуси, Казахстана, Узбекистана. В ближайшие два года мы ожидаем выхода 12-13 новых субстанций.
Каких мер поддержки вы ждете от государства в первую очередь?
Мы относимся к инновационным компаниям, и в первую очередь хотелось бы определенной поддержки именно в этом плане. Это и возможное софинансирование, и так называемый fast track при регистрации препаратов. Насколько мне известно, в недрах Минпромторга сейчас активно обсуждается проект финансовой поддержки фармотрасли, производства субстанций и медизделий.
Вы как-то высказались, что не являетесь сторонником принудительного лицензирования. Сейчас придерживаетесь той же точки зрения?
Да, я и сейчас против.
Почему?
Потому что, несмотря на то что многие считают это нормальной мировой практикой, я все-таки вижу в этом в некотором роде китайскую модель (с российским налетом).
Наши иностранные партнеры, которые являются на сегодняшний день основными поставщиками инноваций не только в России, но и по всему миру, очень сильно задумаются перед тем, как выводить новинки на наш рынок из-за такого подхода. Поэтому я негативно отношусь к этой идее. Я считаю, что надо пытаться налаживать нормальные партнерские отношения. Это контрактное производство, которое не прекращается, оно работает. Более того, мы даже находим новых партнеров и новые продукты.
И это как раз нормальное развитие рынка. Пока продукт в патенте, он локализован и нормально оборачивается на рынке. Патент закончился – пожалуйста, делайте все остальные. И это нормальный цивилизованный подход.
В целом повлияла ли ситуация последних месяцев на финансовые и другие показатели вашей компании?
Конечно, повлияла. Все стало дороже, некоторые процессы стали протекать значительно дольше, возникли сложности в плане поставок. Самые большие проблемы – это электроника и программное обеспечение. Чем это заменять, мы еще не придумали, пока работаем на том и с тем, что есть. Но ищем, стараемся, работаем, и, я уверен, найдем выход.
Что касается сырья, тут тоже большая проблема. Несмотря на заявления о необходимости переориентации на поставщиков из дружественных стран, это не так легко сделать: есть то, что в дружественных странах не производится в принципе…
Например?
Та же электроника. Есть, например, патентованные решения.
Плюс не все так просто с нашими партнерами, включая дружественных вроде Китая и Индии: кто-то не хочет работать, боясь вторичных санкций, кто-то просит предоплату, и с учетом логистики деньги замораживаются на пять месяцев полной предоплаты как минимум. Все стало существенно дороже и дольше.
