Захар Голант: «У нас до сих пор не до конца сформулировано понятие кластера»

В 2010 году был положено начало строительству в России специализированных технопарков, ориентированных на R&D в области фармакологии, медтех и производство препаратов, и развитию кластеров. Одно из крупнейших подобных объединений создан в Санкт-Петербурге. Председатель правления «Союза фармацевтических и биомедицинских кластеров России» Захар Голант рассказал GxP News, что за счет размещения в таких парках фармкомпании экономят 10-15% от общего объёма инвестиций, и что необходимо сделать, чтобы программа технопарков и кластеров в фармотрасли заработала в полную силу. 

СПРАВКА

Захар Голант окончил Санкт-Петербургский государственный электротехнический университет, кандидат экономических наук, проректор Санкт-Петербургской химико-фармацевтической академии. До 2012 года занимал пост заместителя председателя Комитета экономического развития, промышленной политики и торговли Санкт-Петербурга. Председатель правления «Союза фармацевтических и биомедицинских кластеров России». Также занимает пост председателя правления некоммерческого партнерства «Медико-фармацевтические проекты. ХХI век», председатель отраслевого отделения по фармации и биотехнологиям «Деловой России».

Идее по созданию в России фармацевтических кластеров уже как минимум больше десяти лет, расскажите в чем изначально был замысел и для чего такие проекты начали создавать? 

Все это началось в свое время с IT-компаний, когда по всему миру строились технопарки: в США, Израиле и других странах — для того, чтобы молодым компаниям не нужно было думать по поводу того, где открыть свою лабораторию, как подключиться к интернету, чтобы был там стабильный нормальный сервер, чтобы можно было там аутсорсить, например, какие-нибудь общие задачи в области бухгалтерии, кадров и прочего. 

Прежде всего технологический кластер — это возможность предоставить инвестору не только земельный участок, но и всю необходимую инфраструктуру для более быстрой реализации проекта: сети связи, отвечающие определенным требованиям помещения, логистические мощности. В каких-то случаях это также доступ к квалифицированным кадрам, близость к большим университетским центрам и прочее. В результате, во-первых, компании получают возможность быстрее и дешевле запускать новые проекты, а во-вторых, «соседи» по таким кластерам могут добиваться каких-то важных синергий, например одна компания делает смартфоны, а другая экраны для них. Естественно, они бы в любом случае могли сотрудничать, но, когда все эти компетенции сосредоточены в одном месте, все работает быстрее и эффективнее. В результате возникает больше разработок, инноваций, больше новых компаний, государство получает больше налогов и за счет этого отбивает те инвестиции, которые делались изначально в строительство кластера.       

Отличие фармацевтики в том, что у компаний этой отрасли более высокие требования по сравнению с IT к лабораторной инфраструктуре. Им нужны сложные системы вентиляции, промышленная канализация, инженерные коммуникации, в общем существует широкий спектр достаточно специфичных требований. Поэтому в мире начали развиваться сначала IT – парки, а потом начали строиться Life Sciences парки (англоязычный термин Life Sciences обозначает группу научных дисциплин, включая биологию, микробиологию, биохимию и т. д.). На данный момент это широко используемая практика, как в развитых странах, так и на развивающихся рынках. Россия, естественно, тоже захотела использовать этот опыт.   

Лично вы участвовали в создании таких зон в России? 

В 2010 году была утверждена Стратегия развития фармацевтической отрасли «Фарма-2020» и после этого профильная государственная программа. В Санкт-Петербурге в тот же период было принято постановление правительства о создании фармацевтического кластера. Но, если правильно читать и воспринимать это постановление, то по сути таким фармацевтическим кластером был назван сам Санкт-Петербург. То есть, вне зависимости от того, где территориально находится фармацевтическое производство оно получало определенный объем поддержки и более прямую возможность взаимодействия с правительством субъекта, для скорейшей реализации своих проектов. Дополнительно город воспользовался инструментом, который называется особые экономические зоны, ФЗ 116 («Об особых экономических зонах в Российской Федерации») . В Санкт-Петербурге есть две площадки технико-внедренческих особых зон и большинство фармацевтических проектов у нас расположены именно на территории особых зон. 

Я правильно понимаю, что особые экономические зоны — это какая-то отдельная история, а кластер отдельная? 

Здесь вопрос в терминологии. В Петербурге, инвестиционные проекты в области фармацевтики получали поддержку по трем направлениям. Есть предприятия в городе, которые находятся на своих исторических земельных участках и там и развиваются, например, компания «Полисан» или компания «Гротекс». Обе они построили большой объем новых производственных площадей, новых корпусов. При этом данные компании могут пользоваться теми видами поддержки отрасли, которые работают в городе. Есть компании, которые реализовали свои инвестиционные проекты на специально выделенных участках, это, например, Восточная зона Пушкинская, где работают компании «Герофарм» и «Самсон-Мед». Город специально готовил эту территорию для размещения именно фармацевтических предприятий. Есть территории особой экономической зоны, где работают такие компании, как «Биокад», как «Новартис», «Фармасинтез», «Цитомед». То есть, это заводы, которые построены уже именно на территории особых зон. Поэтому в городе реализованы все три формата сотрудничества. 

Можете ли вы перечислить наиболее на ваш взгляд успешные кейсы реализации производства на базе фармацевтических кластеров?

Это, по сути, все, что я уже перечислил. Это «Биокад», «Новартис», «Вертекс», «Герофарм» «СамсонМед» и «Цитомед» — заводы, которые были построены достаточно быстро на тех площадях, которые были предоставлены городом. В этих проектах затраты инвесторов были частично скомпенсированы и федеральными и региональными субсидиями. В том числе за федеральные и региональные средства решались вопросы, связанные с инженерной подготовкой, сетевой инфраструктурой, с кучей градостроительных ограничений, которые город тоже брал на себя и снимал, чтобы этим не приходилось заниматься инвесторам. 

Какие преимущества получает инвестор, принимая решения о строительстве производства на территории кластера, можно ли оценить экономический эффект? 

Общий объем инвестиций при строительстве фармпроизводства, исходя из опыта реализации последних проектов, составляет в среднем от 2,5 до 5,5 млрд руб. При этом экономия может составлять минимум 10-15%, то есть в районе 300-500 млн рублей. Это непосредственный экономический эффект, который инвестор получает за счет предоставления земельного участка и инженерной инфраструктуры. 

Есть еще вопрос выкупа земельных участков, там ценник тоже совершенно другой, поэтому на мой взгляд предпочтительным является сценарий предоставление земельного участка без необходимости его выкупа. Например, предприятию можно предложить возможностью заключения длительного договора аренды с теми же особыми зонами. Это достаточно серьезно экономит ресурсы, которые могут быть направлены на разработку и на инвестиции в оборудование. 

С момента запуска фармацевтических кластеров насколько быстро зарубежная фарма начала пользоваться этим инструментом в России? 

Я бы сказал, что пока есть не очень много примеров именно в чистом виде иностранных компаний, которые целиком и полностью самостоятельно реализовали здесь производственные проекты. Например, это Novartis, Takeda, Teva. Но исходя из опыта последних сделок мы видим, что международные фармконцерны не очень хотят быть конечными собственниками производственных площадок в России. Многие иностранные инвесторы видят определенные риски в непосредственном владении объектом, поэтому они могут уступать владение имущественным комплексом локальному партнеру, как мы видели недавно на примере Teva [в декабре 2020 года Teva договорилась о продаже своего единственного предприятия в России компании «Р-Фарм», речь идет о заводе площадью 13 000 кв.м, расположенном в Ярославской области, мощности которого позволяют производить до 2 млрд таблеток в год – GxP News].   

Я бы сказал, что более жизнеспособная модель — это развитие коллаборации, когда иностранная компания не вкладывается в имущественный комплекс, а скорее выбирает себе стратегического долгосрочного партнера. И важным условием такого партнерства является трансфер технологий.  Хотя, это очень лукавое определение. В большей степени это касается просто передачи прав на производство тех или иных продуктов вместе с локальным партнером. В результате иностранный партнер получает более стабильную долю рынка и возможность использовать преференции, которые правительство делает для локально выпускаемой фармпродукции. При этом существенно снижаются риски, связанные с непосредственным владением имущественным комплексом. 

Можете ли вы вспомнить примеры такой успешной коллаборации? 

В тех проектах, к которым я имел отношение в Санкт-Петербургском кластере, это сотрудничество Bayer и российской «Полисан», или Pfizer и той же «Полисан». Огромное количество подобных партнерств есть, например, у «Фармстандарта», да практически у любого производителя есть своя коллаборация с иностранной компанией. Это может и как контрактное производство и, например, передача лицензии на производство тех или иных продуктов. 

Формат такого партнерства зависит от ситуации в конкретных компаниях, но как правило для зарубежного фармконцерна партнерство с локальным игроком дает возможность получить доступ к экономическим преференциям, которые даются местным производителям, обеспечить попадание своей продукции в списки ЖНВЛП и ВЗН, а также обеспечить более полноценное присутствие на рынке с точки зрения маркетинга, реагирования на изменения рыночной конъюнктуры, понимания каких-то локальных нюансов ведения бизнеса. Для российского игрока это доступ к технологиям, лучшим практикам и лицензиям на препараты. Например, если у российского игрока собственной возможности разработки продуктов, он договаривается с тем или иным иностранным партнером о праве зарегистрировать эту продукцию производить ее в России. 

Были ли какие-то регуляторные сложности, которые возникали при открытии фармацевтических кластеров?

У нас, на федеральном уровне прежде всего, до сих пор не до конца сформулировано понятие кластера. Было постановление правительства об инновационных территориальных кластерах. Этим занимался Минэк и они вели отбор инновационных территориальных кластеров, в том числе в этот список попал Петербург. Но дальше вся эта история не особо развивалась, потому что Минэк так и не смог нормально проработать механизм предоставления федеральный субсидий на развитие инновационных территориальных кластеров. Это была большая инициатива, в которой вся страна поучаствовала, но закончилась она, к сожалению, ничем. 

Была также вторая история, которой занимался Минпромторг, они точно также сформулировали понятие промышленных кластеров, тоже попытались запустить программу, и она также у них не пошла. То есть, какие-то деньги и в первом и во втором случае были выделены, но никакого массового применения это не получило из-за того, что документы по механизмам реализации были недостаточно доработаны. Они пытались их сделать условно универсальными, а получилось, что они и для фармацевтики не очень подходят и для медицинских изделий, кроме того, есть региональные особенности, которые просто были проигнорированы на федеральном уровне, как это всегда бывает.  Например, требования к участникам, порядок предоставления заявок, порядок софинансирования — это все было абсолютно непродуманно. 

Соответственно, говорить о региональных кластерах можно, но в том разрезе, что это все равно были практически исключительно усилия региональных администраций. А они ограничены в инструментах и средствах, потому что есть совершенно четкие бюджетные ограничения на полномочия региональных органов власти. Регион может относительно немного: предоставлять земельные участки, развивать инженерную и транспортную инфраструктуру, но не более того. А те меры, которые требовали решения на федеральном уровне, не были реализованы.

Вы говорите про законодательную базу, которую разрабатывали Минэк и Минпром. На ваш взгляд, какие еще необходимо предпринять шаги, чтобы федеральная господдержка отрасли заработала?

Я бы сказал, что это абсолютно безостановочная работа, когда государство постоянно анализирует состояние собственной экономики, конкретных отраслей, которые оно считает стратегически значимыми и решает те задачи, которое оно считает приоритетными. Например, правительство поставило задачу о том, чтобы препараты перечня ЖВЛП производились локально. Это было обусловлено соображениями лекарственной безопасности, отсутствия зависимости от иностранных субстанций и при этом было необходимо поддерживать цены на жизненно необходимые препараты на доступном уровне. В результате возник ряд мер, которые эти задачи решают.  

Или, к примеру, существует задача обеспечить присутствие российской фармпродукции на международных рынках. Для этого нужно вводить дополнительный комплекс мер поддержки, включая и налоговое, и таможенное регулирование и специальные программы поддержки экспорта и т.д. Это уже другая история и, соответственно, должен расширяться инструментарий мер поддержки. Поэтому, как только определились с целью, чего мы хотим от развития фармацевтической отрасли и что мы готовы за это отдать, должна идти постоянная работа по приведению в соответствие тех целей, которые поставлены с теми средствами, которые для этого используются. 

Также я бы уточнил, что господдержка должна быть не только локальной, нужно и по сторонам смотреть. К примеру, Китай сейчас проводит достаточно мощную перезагрузку всех программ поддержки фармотрасли и это будет иметь влияние на российский импорт лекарственных средств.  Нам, соответственно, нужно понимать, насколько конкурентоспособны наши производители. То есть, то, что делает наше правительство, должно быть адекватно тому, что происходит в мире, это не какой-то локальный междусобойчик.