О том, как меняется онкологическая служба в России, GxP news рассказал генеральный директор ФГБУ «НМИЦ радиологии» Минздрава России, главный внештатный специалист-онколог Минздрава России академик РАН Андрей Каприн.

– В числе мероприятий федерального проекта «Борьба с онкологическими заболеваниями» – организация по всей стране сети амбулаторных центров, масштабное переоснащение клиник, подготовка кадров и многое другое. Мы получим новое качество онкологической помощи?

– Картина онкологической помощи в России меняется кардинально. Уровень контроля этого процесса такой, что в нем участвует лично президент.

В регионы поступили большие деньги на обеспечение современными фармпрепаратами, и вы не могли не заметить, что жалоб на отсутствие того или иного препарата становится все меньше. Впервые за 50 лет в прошлом году, несмотря на пандемию и прочие проблемы, государство выделило солидные деньги на исследования новых радиофармпрепаратов, что дает огромный толчок развитию ядерной медицины.

Только за два предыдущих года было открыто более 280 ЦАОПов – центров амбулаторной онкологической помощи – в 72 регионах страны. Они позволяют приблизить онкологическую помощь к людям. Когда мы создавали ЦАОПы, было много критиков этой идеи. Да мы и сами переживали: справятся ли ЦАОПы с возросшим потоком онкологических пациентов? Хватит ли кадров? Доедет ли нужная химиотерапия до отдаленных районов?

Теперь ясно, что и онкологи в ЦАОПы поехали, и терапия назначается согласно клиническим рекомендациям, разработанным в ведущих центрах. Появились информационные системы, которые позволяют это контролировать. Уже не надо ехать за тридевять земель, чтобы посоветоваться по какому-то сложному клиническому случаю. Мы ввели в практику телемосты с региональными онкоцентрами: дважды в неделю в прямом эфире можно обсудить насущные профессиональные проблемы по любому из видов ЗНО. К тому же Минздравом России создана защищенная линия связи, по которой по системе «врач – врач» мы предоставляем коллегам на местах любую экспертную помощь.

Пандемия коронавируса ускорила развитие телемедицины?

– Конечно, работа в условиях COVID-19 дала мощный стимул к проведению телеконсультаций. В 2018 году, когда эта работа начиналась, мы провели 400 телеконсультаций. В 2020 году состоялось уже 5 тыс. телеконсультаций, а только к октябрю 2021-го – уже 7 тыс.

Онкологи в регионах поняли, что они не в вакууме, они могут обратиться к самым авторитетным источникам.

– В период пандемии онкослужбы во всех странах столкнулись с проблемами – например, в поставках лекарств. Проблемы коснулись нашей страны?

– Онкологические заболевания не уходят на карантин, поэтому были приняты максимальные меры для сохранения плановой работы профильных онкологических учреждений. Но что касается производства российских лекарств и оборудования, проблема с их выпуском была известна и до пандемии. Не могу сказать, что в целом мы столкнулись с дефицитом из-за закрытых границ, но по некоторым позициям, что называется, прошли по краю.

Опыт лечения пациентов в условиях пандемии позволил нам сформулировать определенные меры и рекомендации по лечению онкологических пациентов. Например, международный опыт рекомендует врачам-онкологам максимально снизить число визитов пациентов в многопрофильные клинические центры. Для ряда больных, в первую очередь пожилых, возможна замена внутривенных инфузий противоопухолевых препаратов пероральными формами.

Если говорить о хирургической помощи, известно, что есть ряд онкологических заболеваний, которые не требуют срочных действий в ближайшие месяцы или возможности лекарственной терапии могут эффективно контролировать заболевание. В таком случае плановая операция будет отложена. В остальных случаях и при возможных осложнениях уже проведенных операций решение будет приниматься индивидуально.

С марта 2020 года на базе нашего НМИЦ радиологии начала работать горячая линия для пациентов с онкологическим диагнозом. Телефон 8 800 444 31 02 работает круглосуточно. В день мы принимаем около сотни звонков и тут же реагируем. Пока – в ручном режиме: выясняем, откуда пациент, какая у него проблема, связываемся с региональными специалистами.

Между тем сейчас внедряется цифровая система отслеживания маршрутизации больных. Скажем, если на пять дней задерживаются необходимые пациенту процедуры, у главного регионального онколога в компьютере загорается красный флажок. Он видит: в таком-то учреждении проблема, надо, например, проводить телеконсультацию или направлять туда ресурсы. Это будет, можно сказать, интерактивная непрерывно действующая логистическая система онкологии, связанная с канцер-регистром. Мы тестируем пилот такой системы в Туле, у НМИЦ онкологии имени Блохина также есть ряд подобных проектов в регионах.

– Как отразится на статистике заболеваний снижение охвата населения диспансеризацией и онкоскринингом из-за коронавирусных ограничений?

– Не устаю повторять, что ранняя диагностика – главное средство борьбы против рака. Минздрав узаконил семь локализаций, по которым можно проводить возрастной скрининг, мы проводим широкие информационные программы, акции, такие как дни открытых дверей, «Онкопатруль», и, самое главное, активно перевооружаем всю региональную сеть новейшими аппаратами по диагностике ЗНО, занимаемся подготовкой профильных кадров.

Россия – одна из немногих стран, которая ввела скрининг населения по семи наиболее распространенным ЗНО. Во многих странах, к примеру, обследовать на рак молочной железы начинают женщин в 45 лет, и только у нас и в Японии возрастная планка снижена до 40 лет.

И пациент в вопросах скрининга – помощник сам себе и врачам. Есть приказ Минздрава России № 915, его легко найти и увидеть эту таблицу – когда и как необходимо обследоваться. И если человек обращается в поликлинику, чтобы пройти соответствующие обследования, ему не должны отказать.

Многолетний рост показателей выявления злокачественных новообразований на более ранних стадиях связан с увеличением охвата населения скрининговыми программами. Но здесь есть тонкость: активно выявляя опухолевые заболевания, врачи выявляют ЗНО не только на ранних стадиях. Как показывает практика других стран, значительный рост раннего выявления происходит через несколько лет после запуска массовых скрининговых программ.

К сожалению, в 2020 году доля опухолей, выявленных в I–II стадиях, несколько снизилась (56,3%), что обусловлено в первую очередь значительным снижением охвата населения диспансеризацией в связи с пандемией. Как именно вырастет количество больных с продвинутыми стадиями онкозаболеваний за счет приостановки программ диспансеризации на время карантина и насколько возрастет нагрузка на онкологическую службу, поскольку запущенные случаи требуют более сложного лечения? Ответ на этот вопрос тоже будет не сразу, а через некоторое время.

Для улучшения ситуации нужно продолжать проведение профилактических мероприятий, увеличивать охват населения скрининговыми исследованиями, вовремя выявлять и лечить фоновые и предраковые заболевания.

– Какова динамика смертности от рака в России? В лечении каких видов онкозаболеваний достигнуты значимые результаты, а какие пока хуже поддаются лечению?

– Смертность от злокачественных новообразований за десять лет (2010–2020 годы) уменьшилась на 1,9%. Но важно понимать, что это происходит на фоне растущей заболеваемости – на 16,4% за десять лет. Таким образом, даже небольшое снижение смертности можно считать достижением. Развиваются новые методы лечения. Например, мы как научно-исследовательское учреждение стали первыми, кто освоил радиоэмболизацию и химиоперфузию печени в терминальных случаях, единственными, кто успешно делает радиоэмболизацию поджелудочной железы. Мы первыми в мире провели изолированную химиоперфузию при опухолях головного мозга. И очень много технологий известных, но до сих пор редких ставится на поток. По таким видам, как рак молочной железы и рак простаты, при раннем обнаружении доля пациентов с длительной ремиссией достигает более 90%. Наибольшее снижение показателя смертности отмечается при раке желудка, гортани, мочевого пузыря, прямой кишки, почки.

К сожалению, при ЗНО печени, поджелудочной железы, головного мозга, полости рта отмечается тенденция к росту показателя смертности, что обусловлено значительным увеличением заболеваемости по этим нозологиям, а также высокими показателями выявления таких опухолей в запущенных стадиях.

В целом снижение смертности от ЗНО, а также рост доли больных, находящихся под диспансерным наблюдением пять и более лет (за десять лет показатель вырос на 10,7%), говорят о росте выживаемости пациентов с онкологическими заболеваниями.

С конца 2018 года, когда стартовал федеральный проект по борьбе с онкологическими заболеваниями, перед нами были поставлены очень серьезные задачи: к 2024 году показатель смертности от новообразований должен снизиться до 185 случаев на 100 тыс. человек, а одногодичная летальность – до 17,3%.

Основой всех изменений должна стать идеология индивидуального подхода к каждому пациенту. Все эти годы поэтапно выстраивался механизм трехуровневой системы онкологической помощи. С января 2022 года должен вступить в силу новый «Порядок оказания медицинской помощи взрослому населению при онкологических заболеваниях», разработанный и утвержденный Минздравом России. Согласно документу, медицинская помощь онкологическим больным будет оказываться по единым стандартам, вне зависимости от региона проживания. Еще одна важная цель – обеспечить преемственность диагностики и лечения.

– Как пациенту разобраться, куда обращаться, на что можно рассчитывать?

– В каждом регионе специальными актами будут закреплены правила маршрутизации пациента. Они будут включать перечень медицинских организаций, в которые пациента направят для диагностики и лечения в зависимости от вида злокачественного образования. Это ускорит получение помощи, особенно если учесть, что сроки теперь строго регламентированы. Причем в этот перечень войдут медучреждения любой формы собственности (как государственные, так и частные), которые участвуют в территориальной программе ОМС и имеют соответствующие лицензии.

При этом, согласно новому порядку, пациент сможет обратиться и в федеральный медицинский центр по решению онкологического консилиума или даже по собственной инициативе. Для этого необходимо иметь результаты лабораторных, инструментальных и других видов исследований, подтверждающие диагноз и необходимость получения специализированной медпомощи, в том числе высокотехнологичной, именно в федеральном центре.

Однако я хочу еще раз подчеркнуть, что в первую очередь речь идет о сложных случаях – сложной хирургии, лучевой терапии и иных видах высокотехнологичной медицинской помощи, которая требует оснащенности и компетенции федеральных центров.

– Вы упомянули участие негосударственных клиник в программе ОМС. Но новый порядок предусматривает исключение из системы медучреждений, где нет одновременно трех отделений – хирургического лечения ЗНО, противоопухолевой лекарственной терапии и радиотерапии. Не ограничит ли это возможности пациентов?

– Не ограничит. А вот организациям, заточенным под предоставление какого-нибудь одного вида медицинских услуг, например дорогостоящей химиотерапии, труднее станет получать деньги.

Поясню. Онкология вообще сложна своей мультидисциплинарностью, в лечении многих ЗНО существует большой люфт возможностей. Вариативность прописана и в клинических рекомендациях, потому что случаи все разные.

Но когда у клиники есть выбор между разными методами, шансы на то, что пациенту будет предложен лучший из них, резко возрастают.

Наш центр в определенных случаях, например при раке предстательной железы, может предложить пациенту до двух десятков видов лечения. Порой и правда выбрать непросто, взвешивая все за и против. Но для этого есть консилиумы и эксперты, настоящие светила в своей области. Так что такое «горе от богатства» гораздо лучше, чем если медучреждение специализируется на высокодоходной монотерапии и при любой возможности всем предлагает именно ее. Мне понравилось, как мой коллега Иван Сократович Стилиди назвал такие клиники «химиотерапевтическими киосками».

– Новый порядок в целом не дискредитирует включение частных клиник в ОМС по онкопомощи?

– Конечно, нет, если это сильные, большие, мощные клиники. Ведь кто такие эти «частники»? С одним я в ординатуре учился, с другим – в аспирантуре… Онкологический мир очень узкий. Все друг друга знаем, и во многих негосударственных клиниках работают прекрасные специалисты, так что я за то, чтобы негосударственные клиники были задействованы в полную силу. Проработав в онкологии почти 30 лет, я понимаю, что больных, к сожалению, хватит всем. Никому не нужно бояться потерять поток пациентов. Чего я боюсь, так это получить запущенных больных из-за неправильного лечения.